Жажда
Главы из повести
Кто жаждет, иди ко Мне и пей...
кто будет пить воду, которую Я дам
ему, тот не будет жаждать вовек.
Ин. 7, 37; 4, 14.
Высшая и самая резкая характеристическая черта нашего народа
— это чувство справедливости и жажда ее.
Никаким давлением …не искоренишь в сердце народа нашего
жажду правды, ибо эта жажда ему дороже всего.
Ф. М. Достоевский
... ... ... ... ...
Глава 26
Ответ на молитву
В это самое время в маленьком, затерянном в северных лесах монастыре только что отошла полунощница. Бунко стоял на ночном монастырском дворе перед храмом, в толпе, окружавшей князя. Все лица были обращены на освещённое качающимся на ветру фонарём возвышение паперти, где Шемяка остановил неприметного инока.
Седой, сухонький старец был одет, несмотря на промозглый осенний холод, только в старую рясу и ветхую мантию. Это был Михайло Клопский – тот самый юродивый, ради которого князь Димитрий и приехал сюда.
Шемяка говорил, как всегда, громко, быстро и горячо, судорожно размахивая руками, то и дело склоняясь к сурово опущенному лицу старика, засматривая в него, и слова его, словно волны в лютую непогоду, накатывались одно на другое.
- Отобрали, отче, мою вотчину у меня! – жаловался он. – Московское княжество! Наследственное княжение мое, моему отцу, князю Юрию, а стало, и мне принадлежащее! Сбили меня с великого княжения по-разбойничьи, воровски! И вот – скитаюсь теперь! Но я свое отстою!
В привычной, застарелой тоске Бунко отвёл от князя глаза. Снова ложь, везде и всюду ложь! Да Шемяка, похоже, и сам уже верит ей! А юродивый слушает... Неужели верит?!
Но блаженный вдруг выпрямился, поднял седую голову и быстро, остро взглянул на Шемяку из-под белых бровей. Странный это был взгляд: почудились в нем Бунку и жалость, и грозное неодобрение, и всепроникающее понимание.
Бунко подался вперед.
Шемяка умолк – и среди полной, неожиданной тишины зазвучал старческий тихий, но всем до последнего слышный голос юродивого:
- Всякая власть дается от Бога, княже.
Бунко понял его – и глаза его вспыхнули. Он так и впился взглядом в дивного старца. А тот стоял перед князем по-прежнему спокойно и строго, вновь опустив глаза. А Шемяка – Шемяка точно оглох и ослеп. Явно не понимая полускрытого обличения, он поклонился и попросил:
- Истинно так! Вот ты, Михайлушко, и помолись обо мне, чтобы добиться мне своей вотчины: великого княжения!
Внезапно, будто в ответ на лицемерное слово, поднялся ветер, засвистал меж ветвей деревьев, сорвал последние, желтые листья, зловещим шепотом прошелестел по траве.
Но не заглушил смиренных слов чернеца:
- «Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии».
Бунко не сводил с блаженного восторженных глаз.
- Воистину, - откликнулся князь, - всуе трудятся враги мои. Михайлушка, моли Бога, чтобы мне добиться своего!
- Добъешься ты, князь, трехлокотного гроба! – со скорбью сказал блаженный.
Все вокруг содрогнулись, иные отпрянули в ужасе.
Шемяка отшатнулся от старца, но быстро оправился и снова стал настаивать на своем:
- Там – все мы будем, да только когда еще! Моли Бога о мне!
Седые брови блаженного сдвинулись, но он не стал возражать: истово перекрестился, сказал:
- Да спасет тебя Всевышний, - и вновь опустил седую голову долу.
Разговор был окончен.
Шемяка, так ничего и не поняв, почтительно и благодарно поклонился ему и направился в отведённые для него покои.
Свита его оживилась, зашумела, начала расходиться. Дорога к кельям освободилась, и старец спустился с паперти, намереваясь уйти. Но вдруг что-то словно задержало его. Он остановился, медленно огляделся вокруг, всматриваясь в лица оставшихся, словно кого-то ища.
Наконец глаза его встретились с глазами Бунка. Тому показалось, что блаженный заглянул в его душу. Бунко шагнул навстречу ему.
- Трудно тебе, скорбно, - покачал головой блаженный, и Бунко потрясло сострадание в недавно грозных глазах.
Старец перекрестился и произнёс напевно, словно молясь за Бунка:
- «Даждь нам помощь от скорби, и суетно спасение человеческо. О Бозе сотворим силу, и Той уничижит враги наша»… «Благо есть уповати на Господа, нежели уповати на князи», - и строго повторил, подняв руку ко кресту на куполе храма: - «Благо есть уповати на Господа!» Там ищи! - Что-то вещее сверкнуло в его глазах, и у Бунка мороз прошел по спине.
А старец тихо добавил:
- Тогда и скажешь: «Хвали, душе моя, Господа!», - и отвернулся, и ушёл, мерно ступая, не глядя по сторонам, не поднимая смиренно и строго опущенной головы.
Вскоре все разошлись. Ключарь запер церковные двери. Угас фонарь. Заснула обитель. И только Бунко все стоял на ветру, все смотрел на белые стены храма, таинственно-целомудренные в нездешнем свете луны, на светлые, вознесенные в черное ненастное небо кресты, неподвижные, как якоря, среди тревожно несущихся разорванных туч, под ударами воющего, свистящего ветра…
Он не чувствовал холода. Потрясение, изумление, недоумение, предчувствие тайны переполняли его.
Почему блаженный обратился к нему, именно к нему одному, и так неожиданно?! – думал он. Что значили эти его слова, простые - и непостижимые? Разве он, Бунко, надеется на князей? Он давно ничего не ждёт от них! И неужели где-то есть для него надежда найти утешение, и правду, и мир, и смысл? И разве он способен восторженно славить Бога, он, несчастнейший из людей?! Но Михайло так и сказал! Значит, надежда есть?! Казалось, что-то таинственное, непостижимое вошло в его жизнь, волнуя зовом и обещанием… Сердце его трепетало.
Что-то происходило вокруг, что-то, что касалось его.
Что-то происходило в нём самом…
... ... ... ...
Глава 31
Предательство
... ... ... ...
...Черный всадник на черном коне, слившись с ним воедино, пронесся по заснеженной улице и исчез за углом. И затих вдали перестук копыт.
Ирина стояла на улице и мысленно следила за тем, как тёмным стремительным силуэтом скачет он по враждебному городу, так ясно, так далеко видный на белом снегу в предательском свете холодного месяца...
И тогда она поняла, что жизнь её опустеет и кончится, если с ним случится беда.
Она заперла ворота и возвратилась в дом, опустевший и тихий.
Надо было ждать. В неизвестности. И как долго?!.. Странное и страшное слово «безвременье» впервые стало понятно ей…