Жажда

Главы из повести

Кто жаждет, иди ко Мне и пей...
кто будет пить воду, которую Я дам
ему, тот не будет жаждать вовек.
Ин. 7, 37; 4, 14.
Высшая и самая резкая характеристическая черта нашего народа
— это чувство справедливости и жажда ее.
Никаким давлением …не искоренишь в сердце народа нашего
жажду правды, ибо эта жажда ему дороже всего.
Ф. М. Достоевский

Глава 16

Последняя капля

Так Бунко получил должность жильца и вместе с нею право входить в теплые сени палат великого князя. Именно здесь спустя недолгое время он увидел княгиню Анну Андреевну, молодую жену Косого. Она приехала на поклон к великому князю.

Дворяне, дежурившие в сенях, поднялись как один, как только она вошла. Смиренно облачённая в тёмное, она прошла, опустив глаза, в приемную великого князя. Её неровная, неуверенная походка, бледное полуобморочное лицо, опущенное под гнётом горя и унижения, пробудили в Бунке острую жалость.

Княгиня скрылась за дверью, так и не подняв головы, покрытой черным убрусом. Бунко медленно сел. Что происходит там, за закрытой дверью? – пытался представить он. Как видно, в последнем отчаянии решилась молодая княгиня искать пощады и милости у своего врага, смертельного врага. Он опозорил отказом жениться ее несчастную тетку, он, поправ долг благодарности, обманул, оскорбил, ослепил ее деда, Ивана Всеволожа, он надругался над честью Косого, принародно отобрав у него драгоценный пояс, её подарок на свадьбу, он всюду преследовал, гнал его, он пленил его, словно вора... Какими словами будет она просить его о милосердии?

Но вот дверь распахнулась – и появившийся на пороге дьяк быстрым взглядом окинул сени. Бунко был здесь самым младшим. Дьяк кивнул ему:

- Проводи княгиню к мужу. Знаешь куда? В Набережную палату, в подклет. Князь Василий Васильевич велит освободить его.

Он посторонился, пропуская княгиню Анну. Она словно не верила той надежде, что уже возвращала краски её лицу. Бунко, понимая, какое оскорбление наносится ей сейчас таким провожатым, как он, в глубоком поклоне коснулся рукой ковра. В уголках её губ дрогнула тень улыбки.

- Пожалуйте, - с почтением пригласил Бунко и распахнул перед нею дверь.

Как бы то ни было, а великий князь освобождал ее мужа, - и, указывая ей путь в запутанных переходах дворца, Бунко тихо радовался за нее, за Косого, за великого князя...

Хмурый тюремный страж выслушал приказ великого князя, бросил мрачный, короткий и странный взгляд на княгиню, сказал, угрюмо уставясь в землю:

- Извольте здесь подождать... – и быстро ушел.

«Странный человек», - подумал Бунко.

Княгиня стояла, стиснув в волнении руки.

Но вот тяжелая дверь открылась опять – и в темном проеме показался тюремщик, ведущий за руку князя.

«Почему за руку?» – удивился Бунко – и оцепенел.

Князь Василий Юрьевич шел, беспомощно-высоко подняв землистое худое лицо, на котором кровавыми воспаленными ранами зияли пустые глазницы.

Придушенный всхлип раздался возле Бунка. Он обернулся. Анна ладонями зажимала рот, и в наполнившихся слезами её глазах кричал и метался ужас.

- Аня! Аннушка! – больным, неуверенным голосом позвал её муж и жестом слепца протянул вперед свободную руку.

Анна не двигалась, не издала не звука. Бунко увидел, как слёзы двумя потоками полились из её распахнутых, переполненных болью глаз.

- Аннушка! Где же ты?! – снова позвал слепец.

- Я здесь, - тихо отозвалась она, и в её голосе не было слышно слёз.

Она приблизилась к мужу.

- Я здесь, родной мой. Я с тобой. Сейчас поедем домой – сей же час. Все будет хорошо...

Василий протянул было руку, чтобы коснуться ее лица, но она, быстро перехватив ее и стиснув в ладонях, приникла к мужу, склонила голову ему на плечо. Он послушно обнял ее.

- Вот... видишь... – тихо сказал он и осекся.

- Ничего, - тем же ровным, ласковым голосом отозвалась она. – Самое страшное уже позади... Поедем домой... Дома так хорошо... Пойдем...

И она повела его за собой. И снова Бунко увидел, как неиссякающими ручьями струятся по щекам ее слезы. Князь крепко, двумя руками, держал её руку. Взглянув на его пустые глазницы, на напряженное, детски-беспомощное лицо потерявшего себя человека, Бунко вдруг понял, что что-то в его собственной жизни рухнуло, оборвалось, словно разверзлась пропасть, увлекая его во тьму…

Он помог им разместиться в каптане, осторожно закрыл занавешенную дверцу, долго смотрел им вслед. Потом повернулся и зашагал, сам не зная куда. Что ему было делать с собой – таким, с надорвавшимся сердцем? Он не знал, как с этим жить. У него не было сил с этим жить. Не было сил ни на что.

- Эй! Бунко! Ты пьян, что ли? – словно сквозь плотный туман донеслось до него.

Бунко поднял глаза. Перед ним стоял Шемяка.

- Да что с тобой?! Болен? Так иди домой!

Бунко молчал. Он не мог говорить об этом сейчас. Князь Димитрий сам все скоро узнает.

Но Шемяка вовсе не ждал ответа. Он был чем-то очень доволен.

- А я новую грамоту подписал, - он ухмыльнулся. – Все! Теперь – вольный сокол! Уезжаю в Галич, домой. Еще поживем! Ну, прощай! Твоей службы я не забуду, знай.

Точно свет вспыхнул перед Бунком.

- Димитрий Юрьевич, возьми меня на службу к себе, - будто падая в пропасть, выдохнул он. – Возьми меня с собой!

- А что ж! – усмехнулся Шемяка. – Поедем. Никто нам не запретит: мы с великим князем отныне в мире. Собирайся: завтра на рассвете отправимся в путь.

И весело ушел. Бунко посмотрел ему вслед. Да, он не мог иначе. Это был выход. Как служить такому великому князю?! Он – больше не мог.

Он отвернулся от княжеского дворца и быстро, решительно зашагал домой. Собраться – и проститься со всеми.

Возврата не было.

... ... ... ... ... ...

Глава 26

Ответ на молитву

В это самое время в маленьком, затерянном в северных лесах монастыре только что отошла полунощница. Бунко стоял на ночном монастырском дворе перед храмом, в толпе, окружавшей князя. Все лица были обращены на освещённое качающимся на ветру фонарём возвышение паперти, где Шемяка остановил неприметного инока.

Седой, сухонький старец был одет, несмотря на промозглый осенний холод, только в старую рясу и ветхую мантию. Это был Михайло Клопский – тот самый юродивый, ради которого князь Димитрий и приехал сюда.

Шемяка говорил, как всегда, громко, быстро и горячо, судорожно размахивая руками, то и дело склоняясь к сурово опущенному лицу старика, засматривая в него, и слова его, словно волны в лютую непогоду, накатывались одно на другое.

- Отобрали, отче, мою вотчину у меня! – жаловался он. – Московское княжество! Наследственное княжение мое, моему отцу, князю Юрию, а стало, и мне принадлежащее! Сбили меня с великого княжения по-разбойничьи, воровски! И вот – скитаюсь теперь! Но я свое отстою!

В привычной, застарелой тоске Бунко отвёл от князя глаза. Снова ложь, везде и всюду ложь! Да Шемяка, похоже, и сам уже верит ей! А юродивый слушает... Неужели верит?!

Но блаженный вдруг выпрямился, поднял седую голову и быстро, остро взглянул на Шемяку из-под белых бровей. Странный это был взгляд: почудились в нем Бунку и жалость, и грозное неодобрение, и всепроникающее понимание.

Бунко подался вперед.

Шемяка умолк – и среди полной, неожиданной тишины зазвучал старческий тихий, но всем до последнего слышный голос юродивого:

- Всякая власть дается от Бога, княже.

Бунко понял его – и глаза его вспыхнули. Он так и впился взглядом в дивного старца. А тот стоял перед князем по-прежнему спокойно и строго, вновь опустив глаза. А Шемяка – Шемяка точно оглох и ослеп. Явно не понимая полускрытого обличения, он поклонился и попросил:

- Истинно так! Вот ты, Михайлушко, и помолись обо мне, чтобы добиться мне своей вотчины: великого княжения!

Внезапно, будто в ответ на лицемерное слово, поднялся ветер, засвистал меж ветвей деревьев, сорвал последние, желтые листья, зловещим шепотом прошелестел по траве.

Но не заглушил смиренных слов чернеца:

- «Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии».

Бунко не сводил с блаженного восторженных глаз.

- Воистину, - откликнулся князь, - всуе трудятся враги мои. Михайлушка, моли Бога, чтобы мне добиться своего!

- Добъешься ты, князь, трехлокотного гроба! – со скорбью сказал блаженный.

Все вокруг содрогнулись, иные отпрянули в ужасе.

Шемяка отшатнулся от старца, но быстро оправился и снова стал настаивать на своем:

- Там – все мы будем, да только когда еще! Моли Бога о мне!

Седые брови блаженного сдвинулись, но он не стал возражать: истово перекрестился, сказал:

- Да спасет тебя Всевышний, - и вновь опустил седую голову долу.

Разговор был окончен.

Шемяка, так ничего и не поняв, почтительно и благодарно поклонился ему и направился в отведённые для него покои.

Свита его оживилась, зашумела, начала расходиться. Дорога к кельям освободилась, и старец спустился с паперти, намереваясь уйти. Но вдруг что-то словно задержало его. Он остановился, медленно огляделся вокруг, всматриваясь в лица оставшихся, словно кого-то ища.

Наконец глаза его встретились с глазами Бунка. Тому показалось, что блаженный заглянул в его душу. Бунко шагнул навстречу ему.

- Трудно тебе, скорбно, - покачал головой блаженный, и Бунко потрясло сострадание в недавно грозных глазах.

Старец перекрестился и произнёс напевно, словно молясь за Бунка:

- «Даждь нам помощь от скорби, и суетно спасение человеческо. О Бозе сотворим силу, и Той уничижит враги наша»… «Благо есть уповати на Господа, нежели уповати на князи», - и строго повторил, подняв руку ко кресту на куполе храма: - «Благо есть уповати на Господа!» Там ищи! - Что-то вещее сверкнуло в его глазах, и у Бунка мороз прошел по спине.

А старец тихо добавил:

- Тогда и скажешь: «Хвали, душе моя, Господа!», - и отвернулся, и ушёл, мерно ступая, не глядя по сторонам, не поднимая смиренно и строго опущенной головы.

Вскоре все разошлись. Ключарь запер церковные двери. Угас фонарь. Заснула обитель. И только Бунко все стоял на ветру, все смотрел на белые стены храма, таинственно-целомудренные в нездешнем свете луны, на светлые, вознесенные в черное ненастное небо кресты, неподвижные, как якоря, среди тревожно несущихся разорванных туч, под ударами воющего, свистящего ветра…

Он не чувствовал холода. Потрясение, изумление, недоумение, предчувствие тайны переполняли его.

Почему блаженный обратился к нему, именно к нему одному, и так неожиданно?! – думал он. Что значили эти его слова, простые - и непостижимые? Разве он, Бунко, надеется на князей? Он давно ничего не ждёт от них! И неужели где-то есть для него надежда найти утешение, и правду, и мир, и смысл? И разве он способен восторженно славить Бога, он, несчастнейший из людей?! Но Михайло так и сказал! Значит, надежда есть?! Казалось, что-то таинственное, непостижимое вошло в его жизнь, волнуя зовом и обещанием… Сердце его трепетало.

Что-то происходило вокруг, что-то, что касалось его.

Что-то происходило в нём самом…

... ... ... ... ... ...

Примечание. В коллаже использован фрагмент картины П.П. Чистякова "Великая княгиня Софья Витовтовна на свадьбе великого князя Василия Тёмного в 1433 году срывает с князя Василия Косого пояс, принадлежавший некогда Дмитрию Донскому" (1861).